Эти лица надменны.
Они обнажают пороки!
Не подростки, не дети - что вы?! - Боги!
Никому не избегнуть
жестокого правды кнута!
Трепещите, невежды!
Но что-то не так...
Ах, да.
В их глазах - пустота.
В этой честности ярой,
непримиримой - к себе и к миру -
они черпают силу.
Если угодно, в ней - муза,
крылатая, вдохновляющая на подвиг,
бескомпромиссно требующая отклик
отголоском в чужих душах.
Но что-то не так...
Ах, да.
В их глазах - равнодушие.
Их безжалостности, пожалуй, не испугаются только пророки.
Боги! Боги, обнажающие пороки!
Бойтесь их, нищие духом, трепещите!
Но что-то не так...
Ах, да.
Любите их. Они нуждаются
в вашей защите.
С.Д.
вторник, 27 июля 2010 г.
понедельник, 26 июля 2010 г.
Я помню, как-то раз он сам сел за штурвал
И повел самолет в Алжир.
Он знал дорогу, потому что когда-то там жил
Только очень давно и теперь никого не знал.
По вечерам он часто вспоминал,
Как гулял с друзьями по берегу красного моря,
О чем-то глупом, но бесконечно важном при этом споря,
А вода была, настолько, кристально чистой,
Что можно было ходить по дну,
Каждый день рисуя картины, все, как одну,
И даже рассматривать свое отражение через луну,
Вспоминая Жана Батиста.
А.
Феи пишут иногда,
Феи вдохновляют,
Мы их любим, только никогда,
Жаль они об этом не узнают.
И повел самолет в Алжир.
Он знал дорогу, потому что когда-то там жил
Только очень давно и теперь никого не знал.
По вечерам он часто вспоминал,
Как гулял с друзьями по берегу красного моря,
О чем-то глупом, но бесконечно важном при этом споря,
А вода была, настолько, кристально чистой,
Что можно было ходить по дну,
Каждый день рисуя картины, все, как одну,
И даже рассматривать свое отражение через луну,
Вспоминая Жана Батиста.
А.
Феи пишут иногда,
Феи вдохновляют,
Мы их любим, только никогда,
Жаль они об этом не узнают.
суббота, 24 июля 2010 г.
"I'm sure you'll be thrilled and ecstatic at the thought of going out with me. But look at it from my point of view: Leeches attached to my testicles and a mass of flesh-eating caterpillars and ants over the rest of my body, gorging themselves on my flesh. A slow and ultimately painful death. So I hope you can see my point of view. It'll be a no to going out with you. Now run along and poison somebody else's life."
понедельник, 19 июля 2010 г.
А.
Ей, ты слышишь меня? Только не грусти!
Потому что там, по оси Т, у тебя все впереди.
И скорее всего не со мной, конечно.
Мы ведь просто играем с тобой в жениха и невесту.
Все потому, что я не из тех, с кем себе не находят места.
Да и сделаны мы из разного теста,
И закончится у нас все внезапно,
Вот, сегодня мы вроде бы есть, а завтра ...
Вот, свеча горела, горела и вдруг погасла.
В отличие от тараканов,
У них так и не завелись дети,
Хоть она и была красивее всех на свете,
Он порой выпроваживал шлюшек спозаранок,
А днем как обычно дарил ей подарок.
Постигший важное
Посмотрите, он как постигший важное одинок,
И его совсем не волнует, что вон у той красавицы между ног,
Наполовину полон или пуст у него стакан.
Он выглядит молодо, а в душе старикан.
Вы бы могли у него узнать, кто был первее, курица или яйцо,
Вот только не сможете даже смотреть ему прямо в лицо.
А он ... А он бы с радостью остался один на один с разбитым корытом,
Но даже эта дверь для него закрыта.
А вот сегодня, он как-то по особенному молчалив.
И хоть сейчас на море высокий прилив,
Он идет любоваться на бледный закат,
Но даже таким мелочам он несмело рад.
Ей, ты слышишь меня? Только не грусти!
Потому что там, по оси Т, у тебя все впереди.
И скорее всего не со мной, конечно.
Мы ведь просто играем с тобой в жениха и невесту.
Все потому, что я не из тех, с кем себе не находят места.
Да и сделаны мы из разного теста,
И закончится у нас все внезапно,
Вот, сегодня мы вроде бы есть, а завтра ...
Вот, свеча горела, горела и вдруг погасла.
В отличие от тараканов,
У них так и не завелись дети,
Хоть она и была красивее всех на свете,
Он порой выпроваживал шлюшек спозаранок,
А днем как обычно дарил ей подарок.
Постигший важное
Посмотрите, он как постигший важное одинок,
И его совсем не волнует, что вон у той красавицы между ног,
Наполовину полон или пуст у него стакан.
Он выглядит молодо, а в душе старикан.
Вы бы могли у него узнать, кто был первее, курица или яйцо,
Вот только не сможете даже смотреть ему прямо в лицо.
А он ... А он бы с радостью остался один на один с разбитым корытом,
Но даже эта дверь для него закрыта.
А вот сегодня, он как-то по особенному молчалив.
И хоть сейчас на море высокий прилив,
Он идет любоваться на бледный закат,
Но даже таким мелочам он несмело рад.
Мне нравится имя Эля, поэтому дальше я расскажу историю про Элю или Элечку.
Элечка с детства была ребенком непоседливым. Когда она еще только научилась ползать, ее уже боялись кошки, собаки и голуби. Первые шаги Элечка сделала довольно рано, чем заработала себе крохотное преимущество перед соседскими ползающими мальчишками, которые, надо сказать, к трем годам, тоже начали ее побаиваться. При всем ее хрупком телосложении, у Элечки был просто бесконечный запас энергии. Ее родители поняли это несколько с опозданием, но все же додумались записать дочь на все возможные спортивные секции. В более сознательном возрасте Элечка увлеклась экстремальными видами спорта. Прыжки с парашютом и сплав по горной реке стали для нее обязательной нормой. Для поддержания себя в хорошей физической форме Элечка занималась карате и плаваньем, однако при этом ей удалось сохранить ту хрупкость и легкость, которая пленит мужской взор, а при первом взгляде нее, мужчинам хотелось защищать ее даже от дуновения ветра.
В обычном смысле слова Элечка не была одинока. У нее было очень много друзей, так как она вела активный образ жизни. Но никто так и не смог понять Элечку, она не могла открыться или довериться ни одному из своих знакомых. В дни, когда одиночество брало верх, Элечка выходила под парусом в открытое море на небольшой яхте. Отплыв достаточно далеко от береговой линии, настолько, что вокруг, покуда хватало взора, был чистый горизонт, Элечка, обычно одетая в легкое летнее платье, забиралась на верхушку мачты, вставала на цыпочки, раскидывала руки на встречу ветру и отпускала равновесие. Ветер подхватывал ее, и она так легко и непринужденно парила, опираясь о мачту только одним мизинчиком. Ветер пронизывал ее всю, целиком, словно она была пушинкой. Он нескромно забирался ей под платье, но в тот момент это была уже не та Элечка, которую все знали и боялись, в тот момент это была другая девочка, девочка которую не знал никто кроме морского ветра, которая так отчаянно искала любви, но которая так сильно боялась об этом рассказать, что раскрыла свою тайну лишь ветру.
Хорошее помнится долго.
Хорошее помнится долго. Вот, например, купишь себе клубники баночку. Помоешь ее, приготовишься кушать. А вся клубника кислая. Кислая одна за одной. И ты уже начинаешь думать "А ну ее, не буду больше!" В этот момент тебе попадается сладкая, сочная, самая вкусная клубничка в мире. И ты сразу же тянешься за следующей, вдруг она тоже окажется вкусной -- хорошей. И даже если все остальные клубнички окажутся кислыми, ты все равно купишь себе еще, потому что хорошее помнится долго.
четверг, 15 июля 2010 г.
Мастер анальной рифмы и мелкие радости.
Мастер любил радоваться простым вещам. Шелесту травы или тому как солнце щекочет глаза по утрам спросонья. Мастер радовался, когда щенки тыкались холодными носами в лицо, запаху свежего хлеба из булочной по соседству или смеху детей. Было несметное количество мелочей, которым радовался мастер. Каждый раз он улыбался очередной мелочи как новой, каждый раз особенной улыбкой, предназначенной только для нее. Эти мелкие радости помогали мастеру продираться сквозь суровые заросли жизни, оставаясь самим собой.
Громадный том листали наугад.
Качели удивленные глотали
полоску раздвигающейся дали,
где за забором начинался сад.
Все это называлось "детский сад",
а сверху походило на лекало.
Одна большая няня отсекала
все то, что в детях лезло наугад.
И вот теперь, когда вылазит гад
и мне долдонит, прыгая из кожи,
про то, что жизнь похожа на парад,
я думаю: какой же это ад!
Ведь только что вчера здесь был детсад,
стоял грибок, и гений был возможен.
А. Ерёменко
Качели удивленные глотали
полоску раздвигающейся дали,
где за забором начинался сад.
Все это называлось "детский сад",
а сверху походило на лекало.
Одна большая няня отсекала
все то, что в детях лезло наугад.
И вот теперь, когда вылазит гад
и мне долдонит, прыгая из кожи,
про то, что жизнь похожа на парад,
я думаю: какой же это ад!
Ведь только что вчера здесь был детсад,
стоял грибок, и гений был возможен.
А. Ерёменко
вторник, 13 июля 2010 г.
Bazaar Del Mundo
Зима, скорей похожая на лето,
и сумерки вокруг «Bazaar Del Mundo»…
В фонтан на счастье сыпались монеты,
и растворялись в вечности секунды;
и таяла в бокале «маргарита» –
позвякивали льдинки-кастаньеты,
и каждый был немного сибаритом
«под градусом» на краешке планеты.
И каждый был немного оптимистом,
и жизнь казалась близкой к идеалу…
Позвякивало звездное монисто
о краешек стеклянного бокала.
Как будто подзадоривая праздник,
в бокал с небес соскальзывали звезды,
и мир огромный и разнообразный
для каждого был, как подарок, создан.
Сто тысяч лет назад, а может больше,
Земля, покачиваясь, вышла на орбиту,
а мы, смотря на мир немного проще,
потягивая, пили «маргариту»…
М. Павич
и сумерки вокруг «Bazaar Del Mundo»…
В фонтан на счастье сыпались монеты,
и растворялись в вечности секунды;
и таяла в бокале «маргарита» –
позвякивали льдинки-кастаньеты,
и каждый был немного сибаритом
«под градусом» на краешке планеты.
И каждый был немного оптимистом,
и жизнь казалась близкой к идеалу…
Позвякивало звездное монисто
о краешек стеклянного бокала.
Как будто подзадоривая праздник,
в бокал с небес соскальзывали звезды,
и мир огромный и разнообразный
для каждого был, как подарок, создан.
Сто тысяч лет назад, а может больше,
Земля, покачиваясь, вышла на орбиту,
а мы, смотря на мир немного проще,
потягивая, пили «маргариту»…
М. Павич
Комната
Четыре стены и четыре угла,
окно, за которым на выбор сезона
сиротски раздетых берез пугала,
снега, или триумф зеленого звона.
Напротив окна дверь в иные миры,
хотя этой цели другие ворота
служили бы лучше квадратной дыры,
ведущей в «удобства» одним поворотом.
Вернемся же в комнату. Лампочки глаз
луну побеждает по силе накала,
однако, в полуночный гибельный час
не лампы заблудшей душе не хватало.
Земля – это пол, небеса – потолок
(какими же низкими кажутся выси!),
в окно – перспектива, но глаз недалек,
а дом – это тела последняя пристань.
Не будем о грустном. Мы есть – стало быть
и с нами великая свалка предметов,
на рифах которой разбилась о быт
любовная лодка любого поэта.
В шкафу необъятном костюмы, манто
по моде, что в возрасте выглядит странно, –
все это со вкусом надетое, в тон,
срывалось и мялось в преддверье дивана,
видавшего виды, имевшего вид
достойный пера героической саги,
который в утробе пружинной хранит
крещендо последней победной атаки.
Бои отгремели. Рассеянный взор,
в уме вычисляя возможные жертвы,
застыл, созерцая цветной коленкор
на книгах о вечной любви и о смерти.
Напротив дивана, конечно же, стол,
как люди, хмелевший во время застолий,
и скатерти мятый неровный подол
нескромно показывал тонкую голень,
дразня, приглашая удобнее сесть
в одно из стоящих поблизости кресел
и там чепуху несусветную несть –
легко с языка, неуемно, нетрезво…
А пол, потолок и четыре угла,
и вещи внутри будут точкой опоры
до тех пор, покуда не ступит нога
за край бытия, на другие просторы.
Легко человеку уйти, умереть
и дом постороннему типу оставить,
а комната будет скорбеть и скорбеть,
являя хозяину долгую память.
М. Павич
окно, за которым на выбор сезона
сиротски раздетых берез пугала,
снега, или триумф зеленого звона.
Напротив окна дверь в иные миры,
хотя этой цели другие ворота
служили бы лучше квадратной дыры,
ведущей в «удобства» одним поворотом.
Вернемся же в комнату. Лампочки глаз
луну побеждает по силе накала,
однако, в полуночный гибельный час
не лампы заблудшей душе не хватало.
Земля – это пол, небеса – потолок
(какими же низкими кажутся выси!),
в окно – перспектива, но глаз недалек,
а дом – это тела последняя пристань.
Не будем о грустном. Мы есть – стало быть
и с нами великая свалка предметов,
на рифах которой разбилась о быт
любовная лодка любого поэта.
В шкафу необъятном костюмы, манто
по моде, что в возрасте выглядит странно, –
все это со вкусом надетое, в тон,
срывалось и мялось в преддверье дивана,
видавшего виды, имевшего вид
достойный пера героической саги,
который в утробе пружинной хранит
крещендо последней победной атаки.
Бои отгремели. Рассеянный взор,
в уме вычисляя возможные жертвы,
застыл, созерцая цветной коленкор
на книгах о вечной любви и о смерти.
Напротив дивана, конечно же, стол,
как люди, хмелевший во время застолий,
и скатерти мятый неровный подол
нескромно показывал тонкую голень,
дразня, приглашая удобнее сесть
в одно из стоящих поблизости кресел
и там чепуху несусветную несть –
легко с языка, неуемно, нетрезво…
А пол, потолок и четыре угла,
и вещи внутри будут точкой опоры
до тех пор, покуда не ступит нога
за край бытия, на другие просторы.
Легко человеку уйти, умереть
и дом постороннему типу оставить,
а комната будет скорбеть и скорбеть,
являя хозяину долгую память.
М. Павич
воскресенье, 4 июля 2010 г.
Есть люди с особо чувствительной кожей –
их лучше не трогать. Они не похожи
на всех остальных. Они носят перчатки,
скрывая на коже следы-отпечатки
лилового цвета от чьих-нибудь пальцев,
бесцеремонных в иной ситуации.
Они опасаются солнца в зените.
Обычно, надев толстый вязаный свитер,
выходят из дома по лунной дорожке
пройтись; и не любят, когда понарошку,
когда просто так, не всерьез, не надолго.
Болезненно чувствуют взгляды-иголки
и крошево слов. Они прячут обиду
в глубины глубин, но по внешнему виду
спокойны они, как застывшая глина,
лишь губы поджаты и паузы длинны.
Они уязвимы, они интересны;
и будьте чутки и внимательны, если
вы их приручили: они не похожи
на всех остальных – они чувствуют кожей.
М. Павич
их лучше не трогать. Они не похожи
на всех остальных. Они носят перчатки,
скрывая на коже следы-отпечатки
лилового цвета от чьих-нибудь пальцев,
бесцеремонных в иной ситуации.
Они опасаются солнца в зените.
Обычно, надев толстый вязаный свитер,
выходят из дома по лунной дорожке
пройтись; и не любят, когда понарошку,
когда просто так, не всерьез, не надолго.
Болезненно чувствуют взгляды-иголки
и крошево слов. Они прячут обиду
в глубины глубин, но по внешнему виду
спокойны они, как застывшая глина,
лишь губы поджаты и паузы длинны.
Они уязвимы, они интересны;
и будьте чутки и внимательны, если
вы их приручили: они не похожи
на всех остальных – они чувствуют кожей.
М. Павич
суббота, 3 июля 2010 г.
Она так никогда и не узнает, что в ней все твои мечты,
Потому что в вашем городе давно развели мосты,
Она будет радоваться подаренным тобою цветам,
Продолжая ходить по твоим мечтам.
И вы будете хранить память по разным местам.
Для нее вы случились здесь, а для тебя -- там.
Слева у джентельмена шпага,
Справа у джентельмена дама,
В сердце у джентельмена отвага,
В штанах -- чуть поменьше шланга.
Шпага у джентельмена -- печальная рукоядь,
Дама у джентельмена -- голыми руками не взять.
Потому что в вашем городе давно развели мосты,
Она будет радоваться подаренным тобою цветам,
Продолжая ходить по твоим мечтам.
И вы будете хранить память по разным местам.
Для нее вы случились здесь, а для тебя -- там.
Слева у джентельмена шпага,
Справа у джентельмена дама,
В сердце у джентельмена отвага,
В штанах -- чуть поменьше шланга.
Шпага у джентельмена -- печальная рукоядь,
Дама у джентельмена -- голыми руками не взять.
С ее уходом все изменяется,
С ее уходом ощущаешь бессилие,
Пишешь стихи, совершая над собой начилие,
А она потом приходит и извиняется,
Улыбаясь своими глазами синими.
Эй, Москава! Ты зачем читаешь мои стишочки?
Я тебе не пишу ни строчки.
И вообще, считаю что это не существенно,
Таким как ты читать стихи непосредственные.
Вокруг было много массовок,
Массовки не вписывались в такты,
В голове крутился вопрос "как ты?".
Ты в это время ездила в автобусах,
Летала на аэробусах,
Скакала верхм,
А где-то там, на задворках свалки любви,
Наша история покрывалась мхом.
Фиолетовая девочка
вся в пуху,
кожа словно молочко,
я не вру ...
С ее уходом ощущаешь бессилие,
Пишешь стихи, совершая над собой начилие,
А она потом приходит и извиняется,
Улыбаясь своими глазами синими.
Эй, Москава! Ты зачем читаешь мои стишочки?
Я тебе не пишу ни строчки.
И вообще, считаю что это не существенно,
Таким как ты читать стихи непосредственные.
Вокруг было много массовок,
Массовки не вписывались в такты,
В голове крутился вопрос "как ты?".
Ты в это время ездила в автобусах,
Летала на аэробусах,
Скакала верхм,
А где-то там, на задворках свалки любви,
Наша история покрывалась мхом.
Фиолетовая девочка
вся в пуху,
кожа словно молочко,
я не вру ...
Подписаться на:
Сообщения (Atom)
